... БАКО-ЛАБАНОВО СТЕП ...

... ГРУППА ЛЮКИ ЛОВИТ ГЛЮКИ ...

 

Праздник ХЕЛЛОУИН /!/

 

В жизни всегда есть место празднику.

Говорят, сейчас даже появилась радиостанция, по которой круглые сутки вещают, что сегодня за день такой и какой по этому есть повод… Короче, в России с этим делом очень даже хорошо, и если, к примеру, ты под вечер окажешься в приподнятом состоянии духа в честь Дня Чан Кайши, то никого ты этим даже и не удивишь вовсе, а иные (я, например), даже пожалеют о том, что упустили столь светлую дату человеческой цивилизации, ибо с Тайванем у каждого что-то связано: ну, тот же компьютер. А уж про русских корейцев я и вспоминать не хочу: может, не каждый из них знает когда чествуется этот дальневосточный политик, но узнай они о нем, как тут же найдутся историко-географические параллели, связывающие их судьбу с этой замечательной датой.

При таком богатстве выбора праздников существуют два способа существования: либо вы даете обет не отмечать один и тот же праздник два раза, но при этом не пропустить ни одного, либо отмечать только те даты, которые вам близки. Однако и там, и там, есть свои крайности и перекосы. В первой группе “непропускантов” часто фиксируются случаи обычного алкоголизма, который отличается от ежедневного отмечания праздников тем, что теряется суть веселья (повод), а иной раз и до веселья дело не доходит. Во второй же группе — “близкодатников” — сформировалось радикальное течение экстремистов — “неотмечантов”, которые по мудроватости своей не находят близости к той или иной дате, а потому попросту ее не отмечают, и тут также зафиксированы дичайшие отклонения…

Но это большая политика. Народ же, как водится, безмолвствует, и живет где-то посрединке: есть повод — хорошо, нет повода — плохо, но поправимо.

Однако есть, есть на свете стиль поведения, именуемый Бако-Лабаново Степ, в котором соблюдается и веселье по поводу наступления нового дня, и возможность прожить его так, что… (нет, то, что по утру не будет мучительно больно я гарантировать не могу) … будет и что запомнить и, самое главное — когда запомнить. (С точки зрения русской грамматики надо было бы написать — запомнить, когда это было, но искушенный читатель, надеюсь, поймет великую разницу между этими, казалось, близкими определениями.)

Таким образом, человек к исходу жизни может обнаружить, что почти весь год у него имеется какая-нибудь Дата, не взятая из радио или календаря, и напрямую, казалось бы, с ним никак не связанная, однако при этом близкая и родная.

Не понятно?

Что ж, позвольте мне объяснить это на примере того, как, мерцая праздничными свечами из изрезанной тыквы, вторгся в мою жизнь праздник Хэллоуин.

С чего все началось?

По крайней мере — не с тыквы, она вообще на празднике не присутствовала и, если ниже я напишу про тыкву, то это будет так же невероятно, как если бы я ни с того, ни с сего, написал бы про какого-нибудь гиппопотама.

Началось все с того, что Макс как-то странно пропустил репетицию.

Все пришли, а Макса нет, и Тёма психанул по этому поводу. Нервозность лидера передалась и мне, и я, как директор, уже начал было суетиться по поводу состояния химкинского басизма-гитаризма, справедливо полагая, что незаменимых людей хоть и не бывает, однако проще оставить заменимого, чем заменять его. А Маск просто приболел, и Артем, свершив все необходимые в данной ситуации орг. выводы и внушения во время личной встречи с опальным басистом, как это и водится у Лабановских, предложил, в знак примирения, отметить это дело, и не просто так, а в стиле Экшн… благо Хэллоуин на носу: праздник весьма подходящий: западный, ночной, с сатанинским душком.

Известие о Предстоящем застало меня как в той песне — врасплох, под одеялом сладких грехов и, пока вода и ветер не смыли с меня усталость от кайфа моих сновидений, я меееееедлено соображал как, с кем, о чем, и главное — куда я буду говорить. Частично преодолев эту многогранную неопределенность, я в итоге выдал в телефонную трубку свое резюме:

— Какой нах…хелавин? Макс-то играет с нами, или куда?

— Да с Максом все нормально, он приболел немного… Что вечером делаешь?

О!!!!! Сколько раз я слышал этот вопрос, и много раз замечал, что если его задают с утра пораньше, то что бы ты не планировал, чем бы не занимался, как бы не сложились обстоятельства, а пить, хоть чуть-чуть, а придется…

— Да вроде ничего… — ответил я приторно-согласительно, но и одновременно размыто-неопределенно, более думая о прерванном сне — славе Сальвадора Дали…

— Ну я тогда ближе к вечеру позвоню… Попробуй видеокамеру стрельнуть у кого-нибудь… — сказал Тема так, что мне стало ясно, что пьянки никак не избежать…

Мои подозрения подтвердил Петрович.

Вы не знаете Петровича? А вот и ошибаетесь — в некотором смысле вы уже знакомы: ниже поймете как. Ну а тот, кто пробился и прочел “Побочный Эффект”, тот уж должен был догадаться, что главного героя я писал с него… а может и нет, но имя уж точно его.

Димон позвонил посреди дня и, судя по слышимости, он был уже дома:

— Ты чем вечером занят, а то я тут портвейн крымский купил…

О!!! Бейба-бейба…

Слыша этот вопрос, я порой ловлю себя на мысли, что в тот черный день, когда кажется, что жизнь не удалась, все тебя продали и предали, а ты приговорен злым роком на одинокое скитание по бескрайним просторам Космоса, мое “Неосознанное Я” неожиданно вспоминает этот звонок и, не горя желанием разделить участь “Осознанного” (уже приноровившегося мылить веревку), радостно кричит:

“Ну как же… А помнишь тот звонок?”

“Какой еще звонок… Не отвлекай, я делом занято… Самым главным делом своей никому не нужной жизни…” — ворчит Осознанное, выбирая хозяйственное.

“Ну, во-первых — не “своей”, а “нашей”, а во-вторых, насчет “никому не нужной” это ты зря… Вспомни тот звонок…”

“Какой?” — продолжает “Осознанное”, но уже откладывая хоз. мыло в сторону и выбирая детское.

“Ну как же! 31 октября 2000-го, помнишь, позвонил Петрович и предложил выпить сторублевого портвейна…”

“Вот-вот, только выпить я и гораздо…” — вздыхает Осознанное, включая воду…

“СТОРУБЛЕВОГО!!!” — кричит “Неосознанное”, понимая, что если оно не поторопится, то будет вынуждено последовать за своей мятежной половинкой туда, где поговорить вот так, по душам, уже не получится — там будет плач и скрежет зубов: — “Ты разве не поняло? Он же мог три “Лидии” купить на эти деньги и напиться, а он — он же тебя искал. А какое вино было, помнишь?…”

“Как не помнить… ПОРТВЕЙН… так и называлось… большими красными буквами…”

“Ну, вот видишь…” — поддакнуло Неосознанное, краем глаза видя, что мыло еще сухое.

“Да… были времена…”

“А то…”

“А ведь я никогда не угощало Петровича ПОРТВЕЙНОМ с большими красными буквами…”

“Еще не поздно…” — шепчет “Неосознанное”

“Да где я сейчас такой ПОРТВЕЙН найду…” — говорит “Осознанное”, прикидывая, где бы теперь найти сто рублей…

“Воду закрыть не забудь!” — уже покрикивает “Неосознанное”, радуясь очередной победе Духа над Плотью.

— Ну так что, какие есть мысли по этому поводу? — спросил меня Петрович, по-Лабановски вежливо, но настойчиво.

Ответ, конечно, должен был быть таким же Лабановским.

Вам понятно, о чем я?

То есть собеседник собирается услышать, что если даже ПОРТВЕЙН, или просто красные буквы на нем ему вдруг не понравятся, то даже при таком стечении обстоятельств враг будет разлит и победа будет за нами (или, по крайней мере, за мной). Однако тонкость заключалась в том, что дать это понять надо было так, чтобы сотоварищ, почувствовав твою решимость в борьбе с зеленым змием, не услышал в твоих словах отзвуки идеологии “непропускантов”.

— Нет у меня никаких мыслей по этому поводу… — ответил я безразлично. — … однако под это дело у меня есть соответствующая посуда…

Клево… — сказал Петрович несколько озадаченно, явно не ожидая, что смакование крымского нектара может перерасти в некое ДЕЛО. Чтобы выяснить подробности, он задал тот вопрос, который я хотел услышать:

— А вообще… что новенького?

— Что-что… Хэллоуин сегодня, не в курсе, что ли? — сказал я так, словно всю жизнь стоял у истоков праздника.

— Какой нах…хелавин?

— А хрен знает… — честно признал я свою неосведомленность. — Тёма мутит что-то, говорит — ведьму жечь будем…

— Сатанизм все это! — сказал Димон мрачновато, что в переводе означало: “Ну-ну”…

Артем пришел ко мне трезвым и серьезным, а это во-первых — говорило о том, что грядущее действо являлось для него не таким виртуальным, как казалось мне, а во-вторых — то, что предстоящая пьянка могла повлечь за собой непредсказуемые последствия, вплоть до международного конфликта.

Я же пребывал в крайнем состоянии неопределенности, ибо, несмотря на всю проделанную моральную подготовку к празднику, пить совершенно не хотелось (и, скажу больше — в этом я испытывал определенный несравнимый кайф), но много большее душевное смятение я испытывал от того, что я понятия не имел, что меня ожидает.

– Шабаш нас ожидает… — ответил мне Тёма.

— Это будет круто… гы… гы-гы-гы… гы-гы…

— Пляски вокруг костра и сожжение ведьмы…

— Кууууууул…

— Вот только народу маловато…

— А из чего будем делать чучело?

— Да я взял шмотки кой-какие… Надо бы еще… и бензина хотя бы пол-литра.

— Ну, бензин, положим, можно будет взять у Петровича… — сказал я, прикидывая, какой бы мне сделать вклад в чучелостроение. — А что касается шмоток…

И тут — о чудо! — взгляд мой упал на красный воздушный шарик, оставшийся после Праздника Пива в Лужниках. Это был подарок любимой девушки, увенчанный сочной любовной надписью, такой же волнительной, как пивная кружка, щедро пенившаяся на красной резине. Пока шар имел обыкновение летать, он маячил у меня под потолком, ничуть мне не мешая, любимая девушка, приходя ко мне в гости, видела его и загадочно улыбалась, а если случалось, что мы не виделись несколько дней, то справлялась о его самочувствии… И правильно делала. Шар медленно, но верно, таял на глазах, теряя свою пивную пузатость, и вместе с этим — терял свои летательные свойства.

И вот наступает момент, когда я застаю подарок не под потолком, а на полу в угнетенном состоянии духа и я, как могу, пытаюсь его подбодрить: тру о ворс пледа, приклеиваю к потолку, и он действительно некоторое время держится молодцом, но не долго. Шар все чаще и чаще требует электростатической реанимации, пока наконец не наступает тот день, когда не помогает и она. Еще не веря в свою смерть, шарик долго путешествует по комнате, болтаясь под ногами, откровенно набиваясь в компанию и мешаясь. Потом, в какой-то момент, осознав размер постигшей его катастрофы, он предпринял отчаянную попытку суицида, бросившись на амбразуру пылесоса, и лишь после этого, спасенный, шар удалился от мирских дел и ушел в глухое затворничество, медитируя и собирая пыль эпохи в углу антресоли.

Как сказал один современный философ, внутренняя работа над собой намного тоньше, важнее и ответственнее внешней. И, если она была сделана правильно, приносит не меньший результат, чем очевидные всем потуги изменить окружающее пространство. Возможно, в этот день Шар осознал свою карму, понял, почему его судьба была так к нему “несправедлива”, лишив его возможности вознестись над суетой и погибнуть в высоких мирах сознания от распирающего блаженства, как это приключилось с большинством его собратьев. Осознав свою греховность и искренне раскаявшись, он наконец обрел покой и почувствовал, что сегодня он понял сущность своего бытия и решил покинуть этот мир так, как и прожил: красиво и ярко. Сегодня он заново наполнит свои формы, но уже не инертным гелием, а живородящим кислородом, и обретет он свою новую сущность из уст певца и поэта, чтобы потом волнительно раствориться в обители саламандр.

— … А что касается шмоток… Во… У меня голова есть! — сказал я гордо, от чего-то подсознательно понимая, что голова — самая сложная часть чучела.

Я взял шар, ручку, и стал рисовать Хэллоуин.

— Дай мне… — сказал Артем. — А сам собирайся пока… и позвони Петровичу насчет бензина.

Петрович воспринял звонок так, будто я ничего ему не говорил, требовал виртуальных подробностей, и мне пришлось отдать трубу Артему, чтобы тот повторил все, что сказал мне ранее:

— Шабаш…

— Ведьму жечь будем, вот Пастр голову ей придумал…

— Бензин нужен, хотя бы пол-литра…

— Вот он еще спрашивает — шпецать или нет… (“Шпецать, конечно…”).

— Ну ладно, как будет готово, встретимся…

— Через 15 минут у подъезда…

К концу разговора на шарике было нарисовано две морды — злая и веселая, и Тёма, критично рассмотрев их, произнес:

— Ну что… надо надуть… А то он сдувается прямо на глазах…

Развязав узел, Артем, перед тем, как надуть шарик сделал то, о чем я слышал много раз, но увидел (точнее — услышал) впервые. Наполнив свои легкие гелием, он запел тоненьким голоском:

“Здравствуй Солнце, грязный песочек,

Цветы и пальмы, меня здесь нет.

Забейся в угол стремительной вошью,

И жди пока тебя возьмут к себе…”

Получалось весьма забавно, песня зазвучала так, словно ее и исполняло то самое юркое насекомое, и после ее окончания я предложил свои услуги в качестве бэк-вокала при условии, что буду снабжен на концерты достаточным количеством этого газа…

Но вот шар надут, рожи, нарисованные на нем, стали еще более злыми и веселыми. Прихватив его, сумку с потрохами чучела и набитую торпеду, мы вышли на улицу.

Все, что более всего волновало меня в тот момент — это хватит ли нам вина, Артема — сможем ли мы раздобыть бензина. Однако встретив Петровича, мы узнали, что ни то, ни другое, ни какое-либо третье, нисколько не омрачает его мысли. Это настроило нас на деловой лад, и действительно — что ждешь, то и получишь: уже через полчаса мы шли на канал за 7-ю школу, неся в придачу к вышеперечисленному барахлу и крымскому ПОРТВЕЙНУ литр бензина в двухлитровой кокакольной бутылке, бутылку “ЛИДИИ” и соответсвующую ожидаемому мероприятию посуду.


 

= Выбор танца =
= Часть два =
= Часть энд =

Hosted by uCoz